поддержка
проекта:
разместите на своей странице нашу кнопку!И мы
разместим на нашей странице Вашу кнопку или ссылку. Заявку прислать на
e-mail
Статистика
"О яблоках и звездах" Глава4.
Вскоре искусник-оптик из колледжа Троицы ошеломил
Общество трактатом, объяснявшим явление разложения света.
Зачитал трактат Генри Ольденбург, а "попечитель экспериментов" по
обязанности, как надлежало, произвел для коллег эффекты, наблюдавшиеся
автором. Но засим Гук огласил собственную наскоро - всего за четыре часа
- набросанную рецензию: в опытах новоиспеченного члена Королевского
общества повторены наблюдения, известные всем по его, Гука,
"Микрографии", а предлагаемое объяснение неполно, ибо, утверждая, что
свет представляет собою поток частиц, мистер Ньютон не учитывает
приведенных в той книге выкладок в пользу того, что луч света
распространяется подобно волне.
Четыре месяца мистер Ньютон составлял язвительный ответ на эту рецензию.
А вся дискуссия длилась четыре года - пока разъяренный Ньютон не заявил,
что не заинтересован более в оглашении своих трудов, ибо журнальная,
почтовая и устная полемика мешает ему заниматься делом.
Гука уговорили потушить ссору. Он отправил в Кембридж примирительный
меморандум. Предложил избегать публичной перепалки. И хотя написал:
"...с радостью вижу, как распространяются и подтверждаются взгляды,
которые я давно уже высказывал, но не имел возможности развить", однако
тут же расшаркался: сей предмет не найдет более проницательного
исследователя "нежели вы, сэр".
Ньютон ответил. Одну фразу его письма знают все: "Если я видел дальше,
то потому, что стоял на плечах
гигантов".
В одной этой удивительно точной фразе улеглась вся история познания. Ну,
а в данном эпизоде великий физик Гук джентльменски оценивает талант и
глубину мысли более молодого и более великого физика, а величайший из
великих Ньютон скромно отвечает, что своими свершениями он полностью
обязан титанам-предшественникам.
Увы, в наши скептические времена историки науки предполагают, что
комплименты Ньютона многослойны и не лишены тайного яда: "Любая ваша
критика будет мною встречена со вниманием, хотя я был ею изрядно
утомлен, так что даже засомневался, смогу ли вновь заинтересоваться сим
предметом, чтобы тратить на него время". Усматривают они и явный намек
на привычку Гука разбрасываться: "...я вправе признать за вами столько
же, если не больше заслуг, сколько вы приписали мне, особенно, если
учесть, как сильно вас отвлекают всевозможные заботы". Кстати, Ньютон не
сам придумал образ - он лишь слегка изменил расхожее тогда изречение о
зорком карлике, сидящем на плечах слепого великана. И изо всех
"гигантов" он называет по имени лишь Декарта, чью модель мира яростно
отвергал, и Гука - хромого, малорослого, столь мучившегося из-за своей
неказистой внешности.
Мир меж ними был худым. Да еще Ньютон продолжал демонстративно
выказывать крайнюю незаинтересованность в своей причастности к академии.
Заседания ее происходили еженедельно по средам - он посещал их раза
два-три в год, но и впрямь было тяжко тратить битый день на поездку из
Кембриджа и день на обратную. Потом Ньютон вдруг заявил, что выходит из
Общества, поскольку ему не по карману членский взнос - шиллинг в месяц,
и тотчас же был освобожден от уплаты. Его боялись упустить. После смерти
дипломатичного Ольденбурга дела академии пошатнулись. Касса истощилась.
Заграничные коллеги почти перестали присылать материалы для издаваемых
Обществом "Философических трудов", и вместо регулярного журнала
несколько лет выходили сборники, собранные с бору по сосенке. Утратить
такой кладезь, как Ньютон, было бы недопустимым расточительством. И Гук
- а его еще избрали ученым секретарем - сделался в письмах к нему крайне
осторожен. Убеждал, что истинным философам не пристало обижаться друг на
друга из-за того, что они придерживаются разных мнений. Им лучше
обсуждать насущные дела экспериментальной философии - такие, как
круговращение светил. Вот он очень хотел бы узнать новые мысли мистера
Ньютона о сем важнейшем механизме - ведь они, конечно же, возникли в
итоге его долгого непрерывного думания.
XVII век был великим веком - веком Просвещения. Но замечательные
естествоиспытатели, которые сделали его таким, при всем прочем были
просто людьми: они порой интриговали друг против друга, ссорились - в
иных дискуссиях меж лондонскими "виртуозами" дело доходило даже до
кулаков, даже до шпаг.
И все же важнее амбиций, превыше всяческого самолюбия была для них
истина - та, что всегда есть цель высокой науки.
Физики, математики и астрономы - они себя называли философами -
стремились создать стройную картину Вселенной. Мир им представлялся
подобным грандиозному часовому механизму. Эта аналогия не случайна ибо
центральной наукой в ту пору была механика и самой совершенной,
надежной, а главное, автоматически действующей машиной были часы.
Для древних Космос был сферическим, замкнутым. Христианская теология
выстроила трехъярусную модель мира: Земля - твердый небосвод - царствие
небесное (точнее "занебесное"). Но теперь земля и небо уже не
противостояли друг другу, а лишь продолжали друг друга. Бесконечное
пространство оказалось вместилищем бесчисленных материальных тел,
движущихся во времени, которое не имеет предела. Единство мира было не в
его замкнутости, а в тождественности начал, на которых зиждется все, из
чего он состоит. И камень, и яблоко, и планета в нем поистине
равноправны, ибо подчинены одним и тем же законам. А от рукотворных
машин мир отличало лишь то, что он не имеет границ и никогда не
снашивается и не останавливается. Однажды пущенный в ход, он движется
вечно. И он, конечно же, спроектирован божественным разумом, а потому
логически упорядочен, математически выверен и безусловно познаваем.
На существование бога в XVII веке посягали, пожалуй, только Гоббс и
Спиноза. Других же пока не смущало, что религия основана на вере, а
наука требует строгих доказательств. Напротив, с их точки зрения, наука
должна была представлять удостоверенные экспериментом доказательства
мудрости творца. Парадокс состоял в том, что в таком мире богу нечего
было делать. "Часовой механизм господа" - horologium Dei, как его
называл Лейбниц,- освобождал всевышнего от дальнейших обязанностей. Часы
шли сами собой. Философы, не чая этого, отправили создателя "на
заслуженный отдых".
А поскольку в часах движение осей, колес и стрелок зависит от пружины,
то и в космическом механизме должен был существовать универсальный
закон, без которого, как выразился собрат Ньютона по Кембриджскому
колледжу Ричард Бентли, "мир обратился бы в хаос".
